|
Олег Лекманов ДВЕ ЗАМЕТКИ О РУССКИХ ФОРМАЛИСТАХ Вступительные замечания Олег Лекманов один из ведущих современных специалистов в области истории литературы „сербряного века“. Среди недавних его работ - вызвавшая большой интерес как специалистов, так и простых читателей первая на русском языке подробная биография Осипа Мандельштама (М.: Молодая гвардия, 2004, серия „Жизнь замечательных людей“). Хотя ОПОЯЗ и русский формализм не находятся в непосредственном фокусе научных интересов О. А. Лекманова, в разные годы в журнале „Даугава“ им были опубликованы две небольших статьи-заметки, напрямую связанные с тематикой сайта opojaz.ru. Несмотря на небольшой объем и тезисность изложения, эти заметки, безусловно, будут интересны всем, кто интересуется историей и научно-литературным наследием русского формализма. Заметки публикуются с любезного разрешения автора. Впервые они были опубликованы: 1. Лидия Гинзбург: маргинальный талант (К проблеме „Тынянов и «младоопоязовцы»“) // Даугава. 1994. № 1. - С. 138-139. 2. “Абсолютная сила” и формалисты в 1937 году // Даугава. 2002. № 3. - С. 82-84. 1. ЛИДИЯ ГИНЗБУРГ: МАРГИНАЛЬНЫЙ ТАЛАНТ (К проблеме „Тынянов и «младоопоязовцы»“) Эта заметка ни в коей мере не претендует на то, чтобы называться статьей или исследованием. Ее следует считать полемической репликой, то есть репликой, рассчитанной на полемику, которая может оказаться интереснее самой реплики. Отсюда вытекает и известная заостренность оценок. Мне бы хотелось задать один вопрос и предложить один из возможных вариантов ответа. Вопрос можно сформулировать в более общем виде: почему ”младоопоязовцы“, среди которых несомненно были одаренные ученые, не продолжили главное дело Ю. Н. Тынянова - его жанровую теорию, которая, как в кэролловской сказке, просто-таки взывала: ”Продолжи меня!“ Мне, однако, было интереснее попытаться ответить на более конкретный вопрос - на ”персональный вопрос“ о Л. Я. Гинзбург. Главных причин, как представляется, две. Первую можно выразить так: "Время было такое". Об этом, сегодня, долго распространяться не приходится, приведу лишь фрагменты из записей самой Лидии Яковлевны: "Боря (Бухштаб) передал мне "по секрету" дошедшую до него фразу Тынянова о нас (об учениках, о ”молодом поколении“): ”Что же, они пришли к столу, когда обед съеден“ (1). Вторая причина также достаточно тривиальна: величина таланта. Но в случае с Л. Я. Гинзбург все не так просто. В ее большом даре не приходится сомневаться. Однако к нему следует присоединить эпитет "маргинальный" (недаром Лидию Яковлевну Гинзбург выбрало в поводыри направление, для которого "маргиналии" составляют саму суть литературы). В этом эпитете нет умаления. Ибо в случае Л. Я. Гинзбург речь должна идти не о величине, но о природе таланта. В отличие от Тынянова, Гинзбург не идет от большого к малому, но находит в малом – большое. Причем в малом она всегда оказывается сильнее, чем в большом. Так, например, статья Л. Я. Гинзбург „Поэтика Осипа Мандельштама“ проигрывает по сравнению с ее „мемуарными“, „дневниковыми“ (оба слова приходится брать в кавычки) записями о поэте. В записях Гинзбург точнее и талантливее, в записях лучше и полнее сказано о поэтике Мандельштама. Здесь приведем еще одну цитату из самой Лидии Яковлевны: „Для Шкловского мои статьи чересчур академичны. - Как это вы, такой талантливый человек, и всегда пишите такие пустяки. - Почему же я талантливый человек? – спросила я, выяснив, что все, что я написала, - плохо. - У вас эпиграммы хорошие и записки, вообще вы понимаете литературу. Жаль, жаль, что вы не то делаете» (2). Итак, жанр Л. Я. Гинзбург – жанр „записки“, „псевдо-пустяка“, имеющий традицию в русской литературе (кроме обязательных Вяземского и Розанова, можно указать на произведения Кузмина, прозу Мандельштама; из сегодняшних писателей вспоминаются Довлатов и Андрей Сергеев). И в этом жанре Лидия Яковлевна Гинзбург, как представляется, превзошла своего учителя (ср. ее шутки и пародии с пародиями Тынянова, хотя бы с теми, что зафиксированы в воспоминаниях В. А. Каверина). Что же до „глобальных“, „больших“ работ Л. Я Гинзбург „О лирике“, „О психологической прозе“ и других ее „О…“, составленных, впрочем, из тех же „заметок“, „танок“ (3), то, признавая их полезность, рискнем все же заметить, что эти тома, по-видимому, не входят в число лучшего из написанного одним из самых талантливых прозаиков и „мыслителей“ (М. О. Чудакова) XX века. ПРИМЕЧАНИЯ 1. Гинзбург Л. Я. Человек за письменным столом. Л., 1989. – С. 32. (Вернуться к основному тексту) 2. Там же, С. 88. (Вернуться к основному тексту) 3. Ср. у О. Э. Мандельштама: „Не случайно, кажется мне, тяготение Гонкуров и его единомышленников, первых французских импрессионистов, к японскому искусству, к форме „танки“ во всех ее видах, то есть к завершенной и замкнутой в себе и неподвижной композиции. Вся „Мадам Бовари“ написана по системе танок. Потому Флобер так медленно и мучительно её писал, что через каждые пять слов он должен быть начинать сначала“ (Мандельштам О. Э. Слово и культура. – М., 1987. – С. 84). (Вернуться к основному тексту) (По материалам „Литературной газеты“) I. Наступление 1937 года запомнилось всем советским людям двумя, почти в равной степени освещавшимися в печати событиями, — политическим процессом над Ю.Пятаковым, К. Радеком и др., а также столетним юбилеем со дня гибели Пушкина. Для советских писателей наступление 1937 года, кроме того, было отмечено смертью И.Ильфа и кардинальным перераспределением ролей в организационной структуре ССП. Для того круга, в который входила Л.Я.Гинзбург, начало 1937 года ознаменовалось закреплением совершенно различного — для каждого из бывших формалистов — статуса в советской литературе и в советском литературоведении. Особенно показательны в этом отношении публикации в прессе и, в частности, — в “Литературной газете” (“ЛГ”), связанные с именами трех главных учителей Л.Я.Гинзбург — Юрия Тынянова, Виктора Шкловского и Бориса Эйхенбаума. II. Эмигрировавшему из филологии в беллетристику Ю. Н. Тынянову досталась наиболее выигрышная идеологически роль советского исторического романиста, получившего социальный заказ на художественное произведение о самом актуальном для 1937 года поэте. Во 2 номере “ЛГ” публикуется тыняновский монолог о будущем памятнике Пушкину; в 6 номере — реакция на дело группы Пятакова “Приговор суда — приговор страны” (“Никогда еще фашизм не подползал так близко к нашим дверям”); в 11 номере — доклад “Проза Пушкина”, прочитанный на IV пленуме ССП, посвященном памяти поэта; в 21 номере — редакционная заметка “Второй том романа “Пушкин”. Беседа с Ю. Н. Тыняновым”; в 30 номере — хвалебная рецензия Б.С.Мейлаха на первую и вторую части тыняновского “Пушкина”. Можно сказать, что в 1937 году Тынянов оказался назначенным представительствовать за Пушкина в советской литературе. Показательный пример: в 24 номере “ЛГ” была опубликована карикатура Лиса (Н. Лисагорского) на группу самых известных советских писателей, где Тынянов был изображен в образе Пушкина. Карикатуру сопровождал стихотворный текст А.Раскина и М.Слободского, причем автору романа “Пушкин” были посвящены такие строки: “Тот, кем воспет великий бард,// Тынянов в гриме, по соседству,// Стремясь освоить всё наследство,// Дошел уже до бакенбард”. III. В.Б.Шкловский в 1937 году не менее Тынянова был озабочен тем, чтобы наконец-то получить статус полноценного советского писателя, однако предпринимаемые им попытки нельзя назвать стопроцентно удачными. Бывший формалист привычно каялся, его привычно подозревали в двурушничестве. Во 2 номере “ЛГ” Шкловский публикует зубодробительно-советскую статью “Ода «Вольность»”, содержащую резкую критику комментаторских принципов Б.В.Томашевского; в 4 номере он печатает “Письмо в редакцию”, где признает свой киносценарий по пушкинской “Капитанской дочке” неудачным и ошибочным. В блоке “пятаковско-радековских” материалов (№ 5) помещена его лютая заметка “Эпилог” (“Эти люди — кристаллы подлости”); в 13 номере напечатана пушкинская речь Шкловского на IV пленуме ССП (но без фотографии ее автора и на малопрестижной последней странице). На карикатуре Лиса Шкловский изображен, повернувшимся спиной ко всем советским литераторам. Его портрет иллюстрируется таким текстом: “Писатель Шкловский на канал// Еще смотреть не начинал.// Он не увидит водных арий.// Он слишком занят — взят подряд// На повесть, очерк и сценарий...” IV. И, наконец, Б.М.Эйхенбауму было навязана роль закоренелого формалиста, упорствующего в своих вредных заблуждениях. На корабле советских писателей он, разумеется, не фигурировал, а тон высказываний о нем в “ЛГ” был выдержан крайне жесткий. Так, в рецензии С.Иванова на биографическую книгу Эйхенбаума “Лермонтов” (“ЛГ” № 44) она объявлялась “работой неполноценной, а в ряде мест абсолютно неправильной, дезориентирующей читателя, искажающей образ поэта”. Финал большой статьи А.Карпова “Снова о Лермонтове. Письмо из Ленинграда” (“ЛГ” № 19), посвященной обсуждению погромной статьи Н. Изгоева об Эйхенбауме в “Известиях”, венчался следующим фрагментом выступления А.Л.Дымшица: “Пренебрежение к классикам русской литературы свойственно отнюдь не одному Эйхенбауму. Бывшие формалисты до сих пор не могут излечиться от недооценки “неудачного убийцы русской литературы”, как назвал когда-то В.Шкловский великого революционера-просветителя Белинского”. Показателен, кстати, контекст, в котором возникает в заметке Карпова имя Тынянова: “Выступавшие в прениях Ю. Н. Тынянов, Н. К. Пиксанов, В. М. Жирмунский, Л. А. Плоткин, А. Дементьев и А. Дымшиц отметили недопустимость тона полемики Изгоева, но в большинстве своем поддержали существо его выступления и осудили попытки Эйхенбаума обойти положительное значение критической статьи в «Известиях»”. V. Из этих трех вариантов Лидии Яковлевне Гинзбург выпал самый трудный, “формалистический”. Так, в уже цитировавшейся нами речи Дымшица, после пассажа о Шкловском, говорится: “На днях вышла книжечка стихов Бенедиктова, с предисловием Л.Гинзбург, в котором снова замалчивается Белинский, а на Бенедиктова Гинзбург, так же как Эйхенбаум на Лермонтова, смотрит глазами Шевырева”. Впрочем, Лидия Яковлевна удостоилась в “ЛГ” и персонального разноса. В номере 3 был напечатан фельетон Г. Бровмана “Был ли Пушкин реалистом?”, где суровой критике подверглась работа Гинзбург “К постановке проблемы реализма в пушкинской литературе”. “Нам думается, — пишет Бровман, — что единственно правильное заключение <о реализме Пушкина> может быть такое: при установлении характера творчества великого русского поэта надо исходить из тех известных мыслей о художественном реализме, которые сформулировал Энгельс в своем письме к Маргарэт Гаркинс”. Приведем также причудливые заключительные строки статьи Бровмана: “Трудно поверить, что вся эта истинно формалистическая писанина отпечатана большим тиражом, в академическом издании, в конце 1936 года... Но увы, это так! Да и можно ли было, не извлекая из под склепа полусгнившие одежки формализма, сколько-нибудь сносно нарядиться для похода против пушкинского реализма!.. Но, как видим, и этот наряд уже совершенно выцвел, и особенно рискованно показаться в нем при ослепительных огнях наступающего юбилея. Ничего, кроме смеха, такая гастроль вызвать не может”. Из письма Лидии Гинзбург к В.Б.Шкловскому от 17 января 1929 года мы знаем, что тогда Эйхенбаум несправедливо упрекал ее в предательстве формализма из интересов “высшей «политики»” (См.: Новое литературное обозрение. № 50. С. 318). 1937 год всё и всех расставил по своим местам — служители “высшей политики” активно вытесняли за борт советского литературоведения и Бориса Эйхенбаума и Лидию Гинзбург. |