Исследование звучащей речи, а точнее - речи “с установкой на звучание” - тема, которая была для многих филологов ОПОЯЗа поистине краеугольной, хотя в наши дни об этом, возможно, вспоминают не так часто. Но именно здесь следует искать истоки теории сказа и работ по мелодики стиха Эйхенбаума, а также многих важных работ Тынянова - таких, как “Проблема стихотворного языка” и “Ода как ораторский жанр” и других. 

Одним из импульсов к исследованиям в данной области принято считать труды представителей немецкой “слуховой филологии” (Ohrenphilologie) - Эдуарда Зиверса и Франца Зарана, которые, впрочем, были существенно переосмыслены русскими формалистами (прежде всего Эйхенбаумом) для задач новой поэтики. Это привело к смещению интереса от акустико-фонетической стороны звучащей художественной речи в сторону “синтагматической семантики” стиха (и некоторых типов прозы).

Тем не менее, сама область исследования звучащей речи требовала огромного количества эмпирического материала - как его сбора, так и обработки и анализа. Именно этим и занимался Кабинет Изучения Художественной Речи (КИХР), работавший при Разряде истории словесных искусств Российского института истории искусств (РИИИ, затем ГИИИ) в 1923-1930 гг. Все эти годы Кабинетом руководил выдающийся российский лингвист Сергей Игнатьевич Бернштейн, который был связан с ОПОЯЗом едва ли не с самого момента возникновения этого научного сообщества - он был знаком со Шкловским и Тыняновым еще в годы учебы в Петроградском университете. Шкловский обращался к нему за советами при подготовке своей первой книги “Воскрешение слова” (1914). Позже вместе с Тыняновым Бернштейн вёл в ГИИИ семинарий по лексикологии поэтического языка, в рамках которого формировались идеи книги Тынянова “Проблема стихотворного языка”.

За 8 неполных лет своего существования Кабинет проделал значительную исследовательскую работу и накопил огромный фактический материал (включая уникальную коллекцию звукозаписи). В 1930 году Бернштейн стал жертвой идеологической кампании по уничтожению Института искусств - его обвинили в “научном шарлатанстве”, а восковые валики с записями голосов ведущих поэтов и декламаторов той эпохи были частично повреждены, частично уничтожены*.

В непериодическом временнике Разряда словесных искусств ГИИИ “Поэтика” с 1926 по 1929 гг. С. И. Бернштейн опубликовал несколько статей, посвященных научным принципам работы Кабинета, а также достигнутым результатам исследований (“Звучащая художественная речь и её изучение”,1926; “Эстетические предпосылки теории декламации”, 1927; “Опыт анализа «словесной инструментовки»”, 1929). Однако значительная часть научных материалов Кабинета оставалась неизданной вплоть до наших дней. И именно этот пробел старается восполнить сборник “Звучащая художественная речь: Работы Кабинета изучения художественной речи. 1923-1930”, подготовленный Валерием Золотухиным и Виталием Шмидтом и опубликованный издательством “Три квадрата”.

Настоящее издание сфокусировано в первую очередь на неопубликованных работах ученых, работавших в Кабинете - самого С. И. Бернштейна, а также А. В. Федорова, Г. В. Артоболевского, С. Г. Вышеславцевой и др. Это в первую очередь материалы сборника “Звучащая художественная речь”, готовившегося к печати в конце 1920-х гг, но так и не увидевшего свет.

Во второй части настоящего издания опубликована ценная подборка сопроводительных научных статей и комментариев, подготовленных В. Золотухиным и В. Шмидтом - без такого научного аппарата никакие издания и переиздания исторических и архивных материалов не имеют большого смысла. 

Одним словом, составителями настоящего сборника проделана огромная и в высшей степени профессиональная работа, позволяющая существенно расширить наше знание об очень важном, но еще далеко не до конца изученном направлении научных поисков русского формализма. 

---

* Судьба восковых валиков из архива КИХР была неожиданно затронута в беседе А. А. Реформатского с В. Д. Дувакиным, который в 1960-80-е годы занимался записью устных мемуаров деятелей советской науки и культуры. Собрание записей, сделанных В. Дувакиным, составило ценнейший фоноархив - более 800 аудиокассет, которые были частично оцифрованы и выложены в открытый доступ уже в наши дни. Однако еще задолго до того, как он сам начал записывать выдающихся современников, Дувакин принял непосредственное участие в сохранении архива С. И. Бернштейна. В конце 30-х годов, когда КИХР был давно разгромлен, а Бернштейн переехал в Москву, Дувакин лично привез валики с записями из Ленинграда в Литературный музей в Москве. Дальнейшая судьба этих ценнейших звуковых материалов была драматична, о чем Дувакин и рассказал Реформатскому после того, как тот выразил надежду, что запись их совместной беседы сохранится:

"А. Р.: Да. Главное, чтобы их материально сохранить, чтобы их не постигла печальная судьба валиков Сергея Игнатьевича Бернштейна.

В. Д.: Ох! Про эти валики не говорите мне. Для меня это дело прямо больное.

А. Р.: Вы мне в прошлый раз рассказывали. Да, это ужасная штука. Ну, тут и война сыграла роль, и то, что…

В. Д.: Причем тут война! Ну, тут не война.

А. Р.: Хорошо! Бернштейн ведь в середине 30-х годов переехал из Питера, а валики остались там.

В. Д.: Нет, эти валики в 38-м году я на собственном горбу в тринадцати чемоданах перевез в Москву в Литературный музей.

А. Р.: Хорошо. А с 35-го по 38-й год где они валялись?

В. Д.: В Литературном музее в специальном шкафу.

А. Р.: Нет, в 38-м вы ездили. А до 38-го где они были?

В. Д.: В библиотеке музыкального института, который…

А. Р.: Вот видите?

В. Д.: Вот. И когда я их оттуда перевозил, были еще в полном порядке восемьсот штук. А погибли они во время ремонта в Литературном музее в 54-м году.

А. Р.: Да, но крошиться-то они, по-моему, раньше начали.

В. Д.: Они не столько крошились, просто сколько побиты. Те, которые лежали хорошо, так те и не крошились. А кроме того, немножко виноват и сам Сергей Игнатьевич Бернштейн, потому что литературные вещи он рассматривал не как архивные, а как свой экспериментальный материал. Десятки и сотни раз он прокручивал валики, тогда, в 21-м году Блока, скажем. Вплоть до полной истертости. Их вообще всего, наверное, можно с десяток раз прокрутить. Он изучал интонацию и рассматривал это как свой лабораторный материал.

А. Р.: Да, он этим занимался, и по теории декламации у него был ряд очень интересных статей.

В. Д.: Очень интересных работ. Я все сделал, чтобы это спасти. Ну, Маяковский погиб совсем, был потерян во время переезда, уж когда я ушел из музея. А остальные валики погибли. Сейчас они у Шилова <Л. А. Шилов (1932-2004) - звукоархивист - И. Ш.> в Союзе писателей. Там осталось штук двести. И он на них делает коммерцию.

А. Р.: Их же приходится переписывать.

В. Д.: Надо все это было переписать. До сих пор это еще не сделано. Причем у нас в России эдисоновский фонограф существует в двух-трех экземплярах на всю страну.

А. Р.: Ну, видите что, очень важна, например, такая мелочь, с нашей точки зрения: показать на старых записях темп речи людей ХIХ века.

В. Д.: Ну, ХХ это век.

А. Р.: Ну, что значит ХХ? Они родились-то и воспитались в ХIХ. Понимаете, сейчас даются инсценировки разных произведений ХIХ века, и это такой скороговоркой комсомольской говорится, что просто руками разводишь. Так не говорили в ХIХ веке! Темп был другой, совершенно другой. Вот возьмите запись Льва Толстого, когда он в фоногра?ф наговаривает (есть у Андроникова «Голоса поэтов») — вот это темп ХIХ века.

В. Д.: Это тоже, кстати, валик.

А. Р.: Это было с фонографического валика, совершенно верно, и это темп ХIХ века. А вот это «тр-тр-тр», как сороки какие-то — это, знаете, в ХIХ веке только Добчинский и Бобчинский так говорили, больше никто.

В. Д.: Если бы мне удалось добиться в Московском университете, я уж не говорю даже института, но просто хотя бы какой-то постоянной лаборатории, где это хранить и записывать. Моя задача не лингвистическая, моя задача — информация. Если бы университет взял это, я бы добился того, чтобы все целиком было переписано. К сожалению, Шилов десять лет на этом сидит, но переписывает только то, что коммерчески можно использовать. Что ж я могу сделать? Устраивает там лекции об Ахматовой, переписывает Ахматову и вот открытие делает. Это, так сказать, другой подход к делу. Я остаюсь верен архивно-музейному подходу.

А. Р.: Вот, правильно". (По материалам сайта oralhistory.ru)